Школьники получают лишние знания?

Однажды в собравшейся у нас за столом компании друзей зашел разговор о программе «Что? Где? Когда?» и о том, откуда люди берут вопросы для нее. Одна гостья сказала, что у нее есть хороший вопрос-загадка:

— Постарайся угадать, кто такие братьев пять. Двое бородаты, двое безбороды…

— …а последний, пятый выглядит уродом: только справа борода, слева нету ни следа! — подхватил и закончил я.

— Откуда ты знаешь? — изумленно спросила моя собеседница.

Все присутствующие с интересом ждали ответа. Их было человек десять, все в возрасте между тридцатью и сорока, с высшим образованием, профессионально успешные и культурно развитые. Каждый из них в свое время не раз и не два держал в руках книжку с этим стишком. И ни один ее не вспомнил. А когда я ее назвал, мне просто отказались верить.

Мне ничего не оставалось, как снять с полки эту книжку — учебник ботаники для средней школы — и, удостоверившись, что все присутствующие учились именно по нему, открыть его на странице, где были загадка и ее отгадка. Вся компания смотрела на меня так, словно я нашел в книжке нечто, чего в ней не было и быть не могло — скажем, пару страниц на древнехеттском языке или описание событий, случившихся через много лет после ее выхода. Даже после напоминания и наглядной демонстрации никто не вспомнил, что он это уже учил…

Пусто-пусто

Конечно, нет ничего страшного в том, что никто из моих знакомых не помнит довольно неуклюжий стишок из школьного учебника. Не велика беда, если ни у кого из них не осталась в памяти и та особенность морфологии садовых роз, ради запоминания которой этот стишок был приведен: два чашелистика из пяти имеют ровные края, два — зубчатые, а у пятого один край ровный, другой с зубчиками. И даже если не каждый из них припомнит, что вообще такое «чашелистики», у каких растений они бывают и где расположены — это тоже можно пережить. Но с некоторых пор я обнаружил, что примерно такова же степень сохранности вообще всех сведений, которые преподаются в средней школе.

Уточню: речь идет именно о средней школе, о программе общего среднего образования. О том, что «проходят» между начальной школой и получением аттестата зрелости (во времена моего собственного детства это были классы с пятого по десятый, сейчас, если я ничего не путаю, — с шестого по одиннадцатый). Следы того, чему нас учили в школе начальной, видны, как говорится, невооруженным глазом: считать (хотя бы в пределах четырех действий арифметики), читать и писать (пусть с ошибками, о которых у нас еще будет отдельный разговор) умеет каждый. Да, конечно, там, в начальных классах, были какие-то еще предметы и занятия, даже тему которых мы сегодня не всегда можем вспомнить. Да, не всякий из нас сразу сообразит, как сложить, скажем, 3/7 и 11/17, — хотя всех, несомненно, этому учили. Но в любом случае мы точно вынесли из этого периода некоторую сумму прочн
2000
ых знаний и навыков — причем таких, которым многие из нас вряд ли смогли бы научиться «между делом», самоучками.

Менее очевидно, но не менее несомненно наследие высшей школы. Мне приходилось убеждаться: человек всегда помнит довольно много из того, чему его учили в институте, — даже если он давно уже не работает по своей «дипломной» специальности или не работал по ней никогда. Насколько полезно бывает это знание — это уж кому как повезет (порой полученные некогда навыки пригождаются самым неожиданным и непредвиденным образом), но в любом случае оно никуда не девается.

А вот в промежутке — абсолютная пустота.

Все, чему нас учат в средней школе, то ли не остается в памяти вовсе, то ли лежит в ней мертвым грузом, о котором его владелец не вспоминает даже тогда, когда отчаянно нуждается в нем. Исключение составляют лишь сведения по предметам, которые человек потом изучал в школе высшей.

Понятно, что выпускник химического вуза (да и любого, в программу которого входил курс химии), скорее всего, помнит, что такое амфотерные соединения и чем альдегиды отличаются от кетонов. И человек с дипломом историка вряд ли перепутает Первую битву при Пуатье со Второй.

Но попробуйте-ка вспомнить то, к чему вы уже не возвращались после выпускного вечера. К примеру: на чьей стороне сражались Италия, Болгария, Япония в Первой мировой войне? Или: в некоторых справочниках указана предельная растворимость воды в воде — 55,56. Что это значит? А чем археоптерикс отличается от птеродактиля? Как будет звучать числительное 527468 в творительном падеже? Можно ли заразиться гемофилией? Почему насекомые, даже бескрылые, могут падать с любой высоты, не разбиваясь?..

Это не сборник головоломок для эрудитов. В школьные годы каждый из нас слышал точный и внятный ответ на каждый из этих вопросов. Ну да уж ладно, давайте попытаемся просто в лоб, по программе — только чур в учебники не подглядывать. Итак, что гласит первый закон Ньютона? В чем состоит принцип Ле Шателье? Что такое аллель, гамета, зигота? Что утверждает теорема Виета?

Ведущий программ о науке на радио «Свобода» Александр Костинский рассказывал, что как-то задал примерно полусотне коллег (половину из которых составляли журналисты со всероссийской известностью) вопрос, что такое логарифм, — и не получил ни единого внятного ответа. Тогда он спросил, что такое синус — с тем же результатом. Встревожившись, он начал выяснять, что вообще эти образованные, успешные люди помнят из школьного курса математики и физики.

Общими усилиями удалось вспомнить словосочетания «теорема Пифагора» и «закон Ома», но никто так и не смог членораздельно сформулировать, что они гласят. Конечно, выборка в его маленьком опросе была не вполне репрезентативна — все его респонденты представляли одну профессиональную и социальную группу. Но трудно предполагать, что в журналисты целенаправленно отбирают тех, кто не способен запомнить школьную премудрость.

Но если все это так, то на что же мы потратили наши лучшие годы? Ведь мы каждый божий день вставали, как прклятые, в несусветную рань, натягивали отвратительную униформу, высиживали почти неподвижно от четырех до шести часов и потом еще вечером, порой до поздней ночи, корпели над всей этой премудростью. Терпели унижения перед доской, выслушивали учительские и родительские нотации, отчаянно искали способ не показывать маме дневник, изворачивались, зарабатывали комплексы вины и неполноценности, плакали, бесились, думали о самоубийстве…

Сегодня через все это проходят новые поколения — наши дети, племянники, внуки. Результаты сокрушительны: согласно недавно опубликованным данным РАМН, в России практически не осталось здоровых детей школьного возраста. В качестве причины педиатры обычно первым делом называют плохое питание — прежде всего злоупотребление фаст-фудом, ставшим для нынешнего поколения детских врачей главным воплощением мирового зла. С этим, однако, плохо согласуется рейтинг «школьных» болезней, в котором первое место занимают заболевания опорно-двигательного аппарата: плоскостопие, искривление позвоночника, нарушение осанки. Как бы ни были вредны чипсы и кола, искривить ребенку позвоночник они все-таки не могут. Зато это с успехом делает школьный режим: дети по нескольку часов кряду остаются неподвижными в противоестественной для них позе, а на переменах могут лишь чинно ходить по коридору, как заключенные, — в то время как их тело благим матом вопит, что ему надо бегать, прыгать, лазить, стоять на голове. Человеческий ребенок (как и детеныш любого млекопитающего) генетически запрограммирован на непрерывное упражнение своего опорно-двигательного аппарата, это необходимое условие его формирования. И если ребенка искусственно лишают такой возможности — стоит ли удивляться, что его скелет, связки, мышцы и навыки управления всем этим формируются с грубыми нарушениями? Вдобавок постоянный конфликт т